Дневник

Новое в жизни

«Тетрадь для снов (слов)», 1964В ночь на 1 декабря мне приснился сон. Будто я вхожу в какой-то маленький магазин или мастерскую и вижу напольный автомат с большой квадратной кнопкой желтого цвета. Нажимаю на неё. В отверстие с козырьком высыпается «сдача» (хотя я ещё не платил) - четыре монеты по 10 копеек и одна пятикопеечная. И тут же выдвигается баночка консервов с рисунками морских животных. На ней ничего не написано. Я как бы понимаю, что это корм для кошек, но потом начинаю сомневаться. Беру баночку и мелочь, нажимаю на кнопку ещё раз. Снова 45 копеек и другая морская баночка, поменьше. Ага, думаю, халява, и нажимаю в третий раз. Вместо звона раздается тихое шуршание, и из прорези сбоку вылезает чек на тонкой бумаге. Ну нет, не наколешь, думаю, главное – не оставлять отпечатков пальцев. Беру чек двумя пальцами за грани (зачем, не спрашивайте), но почему-то не удерживаю его, перехватываю и слегка сдавливаю краешек. На бумаге немедленно начинает проступать, как на факсе под пламенем зажигалки, темное пятно с отпечатком пальца. И тут же появляются буквы: Аграновский Алексей Анатольевич… 117418 Москва… Попался!

Меня радуют малейшие перемены к лучшему. Каюсь, вот такой я хреновый либерал и западник. Право слово, теперь совсем другое движение, магазины, обслуживание. Вечная война и «готовность к подвигу», которые помню по советским временам, если не исчезли, то замаскированы. Если ты разговариваешь вежливо, то и тебе отвечают также. А некоторая тактичность в нашем народе была всегда. Хамство тоже было и есть, но переходит в какую-то безличную сферу. Например, за скорлупу автомобилей. Это плохо, но ещё хуже по-старому – глаза в глаза. Да и на дорогах появляется что-то невиданное. Вот пешеходный переход через улицу Цюрупы около нашего дома, где я живу уже 35 лет. Машины, как правило, притормаживают и дают пройти людям. Пешеход наг и защищен законом, дать ему дорогу просто, но водители с недавних пор пропускают друг друга и перемигиваются аварийками, спасибо, дескать. Правда, особым шиком у дорогих машин считается мигнуть один-два раза, не больше, чтобы выразить признательность не слащаво, а строго так. Прихожу в нашу сберкассу. Где недавние очереди? Где вечное «я стояла за женщиной, а потом она ушла, мужчина сзади может подтвердить»? У входа стоит автомат, который выбивает бумажки с номерами. Твой номер очереди высвечивается на табло и сдержанно выкликается через динамики. Эта система когда-то поразило моё воображение в Auslandsbehoerde (ведомство по делам иностранцев) в Брайншвейге, куда я заходил один раз, уже не помню по какой надобности. Теперь и в нашей сберкассе никто не выясняет, кто за кем. Старушки, ещё недавно составлявшие нервную прослойку быстротекущей жизни, тихо сидят на диванчиках. В зале стоят весьма приятные молодые консультанты в белоснежных рубашках с бэджиками, объясняющие, куда обратиться и как заплатить через автоматы – и никогда не видел предела их терпению. Я запомнил эту высокую рыжую девушку в веснушках, она помнит меня, мы здороваемся.

Плохо другое. Раньше меня останавливал гаишник, и моя вина немедленно искупалась или снималась в остроумной запоминающейся беседе. Теперь за мной следят камеры и кто-то посылает «письма счастья». Я никогда не знаю, где произойдёт событие «клик». Наказание отложено и несправедливо по сути своей, если не по букве новых уложений (почему я должен ехать в двух забитых рядах Севастопольского проспекта от Ясенево, если справа по «выделенной полосе» наш затор никогда, ни разу не обогнал ни один «общественный транспорт»? Никак не избавлюсь от старого мнения, что «нарушить» равняется «кому-то помешать». Это становится навязчивой мыслью. Дело не в потерянных деньгах, хотя суммы штрафов теперь чудовищны. Безличный контроль за мной. Он становится навязчивой идеей. Вижу разнообразно затёртые и замазанные номера автомобилей вокруг, и думаю, как самому сделаться невидимкой.

Улицы, магазины, автобусные остановки стали чище и цивильнее. Уютное убожество Москвы, знакомое по старому кино («Ирония судьбы…»), увы, почти исчезает. Помойки больше не пахнут. В отходах преобладает неистребимый пластик. Упаковка, во всем ее избыточном величии, давно обосновалась в нашем быту. Телевизор принимает через вай-фай кучу фильмов. Но вот ведь незадача. Оказывается, Голливуд перестал делать загадочные интересные фильмы. Герои трансформировались. Брюс Уиллис, залитый оливковым маслом народной любви, снимается в дорогом дерьме. Где же классные диалоги, которые были даже в средних лентах 80-х – 2000-х лет? Сценарное искусство как будто украли. Я заметил, что можно смотреть только то кино, где герои не говорят по мобильникам. Другое дело, если герою звонят в телефон-автомат… или герой роется в кармане и гремит мелочью.

В этом году вроде бы все переделано. Я сменил права на автомобиль по классу «В», послал статью, сдал отчеты. На даче замерзли и лопнули батареи (отключился котёл в доме), но за четыре дня героическая бригада под руководством Артема устранила все проблемы. Мы можем ехать в деревню встречать Новый год. Не могу найти телефон Вити Маршавина, моего друга по Эфиопии. А я так хотел бы ему позвонить. Как там мой дорогой Валера Кашин, совсем недавно переехавший навсегда из Магадана в Пушкин (Царское Село, то бишь, где лежала его треуголка и растрёпанный том Парни)? Так и не попал в гости к Рите Пушкиной… Простите меня.

Прощание с дядей Костей

Дядя Костя Ваншекин. 17.12.1925 – 15.12.201215 декабря не стало дяди Кости Ваншенкина. Я пишу без имени-отчества, потому так привык. С 57-года мы были соседями (жили в «писательском доме» №15 по Ломоносовскому), дядя Костя и тетя Инна близко дружили с моими родителями. С его уходом на земле не осталось ни одного друга моей мамы, никого из тех, что собирались у нас за столом, слушали песни под гитары, выпивали, хохмили, говорили гениальные тосты и вели умные разговоры. Прозвище Ваншенкина, почему-то возникшее в наших семьях, было – «дядя Петя». Так они с моим отцом называли друг друга. Я очень ценю его как поэта. Всем известны его песни («Я люблю тебя, жизнь»), но он никак не выглядел удачливым советским «песенником». Его жизнь прошла дома, совершенно незаметно. Так прожил и мой отец (кстати, оба не были и диссидентами, революционерами). Ваншенкин постоянно работал, если у поэтов писание стихов – работа. Подборки его лирики выходили в «Литгазете» до последних не лет даже – дней жизни. Эта лирика проста и не бьёт на эффект. У него были маленькие шедевры (запомнился навсегда «огонёк в срубе пальцев», о спичке у прикуривающего человека). Иногда – в окружении стихов странных и средних. Ваншенкина никогда не называли «живой легендой», «великим», или как там у нас лепят, особенно если пишущий на виду, тусуется в телепередачах вроде «Культурной революции» или «Приюта комедиантов». Дяде Косте всё это было по фигу.

Он ушел на фронт 17-ти лет, воевал в десантных частях, брал Будапешт и Вену. Левое плечо у него было длиннее правого – навсегда оттянула винтовка, он ещё рос на войне, мальчишка… Я повидал мудрых и остроумных людей в нашем доме. Каждый из них – Рассадин, Лазарев, Галлай, Кандель, Федоров, Борщаговский, Этерман – был совершенно в своем роде. Дядя Костя говорил немного, но его словечки были великолепны. Помню некоторые, которыми и буду поминать его. Один раз, на родительском дне рождения, Ваншенкин после первой части застолья взял маленькую гармошку и, растягивая меха, зашел к нам в «детскую» (мы с братом были ещё пацанами, ну, лет 11-14-ти). С ним заглянул и Галлай. Дядя Костя затянул: «Мы с Марк Лазаричем вдвоём вам частушки пропоём…» (пародируя Шурова и Рыкунина или других эстрадников, известных в ту пору). Это был шикарный номер. На свадьбе моего брата он сказал: «Антон хороший парень… но немного сонный, не в обиду ему будет. Так что спасибо Ольге за то, что она разбудила этот антонов огонь!» Я ставлю восклицательный знак… хотя это не ваншенкинский знак совсем.

Мы в Пушкино

Нас пригласили поиграть в кафе «Клязьма» в Пушкине. Ах, кабы оно называлось «Ялта»… «Степа напился с пушкинским телеграфистом, и теперь они посылают телеграммы…» (цитата по памяти). Мы добирались с басистом на моей машине. И дорога наша была темна и пробиста. Мне потом прислали штраф за превышение скорости, что показалось очередной циничной выходкой ГАИ. Кафе было найти непросто. Оно находилось на неосвещенной улице, пролегавшей рядом с железнодорожной веткой. Люди внутри оказались довольно любезны. Саша Новоселов выставил хороший аппарат. Мы сели на стулья и запели. В окне напротив проносились хорошие поезда. Это было чудесное, славное ощущение. С Новым годом! Будьте счастливы!