Omar: leaving blues

В июле Омар Итковичи покидает ЧЁРНЫЙ ХЛЕБ. Мы были вместе четыре года. Сложно выбрать время: «был, говорил, играл» имеет неизбежный траурный оттенок. А он жив-здоров. Просто его семья уезжает из России. Много проблем в связи с этим. А может быть, ему надоело? Или он начал вести образ жизни, вошедший в противоречие с жизнью как таковой? Выберите себе объяснение по вкусу. Мы расстаемся друзьями. Точнее, приятелями.

Мне никогда не доводилось играть с более необычным человеком. Первый раз я увидел Омара в каком-то клубике около метро Парк Культуры, где Петрович хотел наладить блюзовые вечера. Люди приходили на джем-сейшны. Омара позвал Мишурис, с которым они были знакомы с Новосибирска (Омар там какое-то время работал по своему нефтегазовому бизнесу.) Он вышел на сцену в белом стетсоне и выдал два ярких номера. У него тогда была гитара Gibson Flying V («Ви»). Позже я узнал, что в Буэнос-Айресе он играл в составе под названием Albert King Tribute Band. Наверное, такой «альберт-кинговский» инструмент взялся с тех времен. Мы разговорились после сейшна. Разговор шёл по-английски, хотя чуть позже я заметил, что Омар понимает и изрядно говорит по-русски. Так у нас и повелось, хотя иногда это было не удобно при третьих лицах. Но это много позже. А тогда он сказал, что хотел бы играть в каком-нибудь составе в Москве. «Что тебя интересует? Собрать свою группу или присоединиться к готовой?» - «Неважно». Эта фраза была его доминантой. «Whatever you say.»

Общаясь с музыкантами почти 40 лет, я видел разных людей: добрых, открытых, неискренних, застенчивых, наглых, интеллигентных, сумасшедших… Общим для них была потребность спорить по любому поводу, заводясь с пол-оборота. И ещё рассказывать всё от альфы до омеги, откровенно и подробно. Автор этих строк сам, кажется, не исключение. Омар говорил мало и не спорил никогда. Я ни разу не заметил, чтобы он возражал, что-де вот это надо играть так, а не так. «Whatever you say.»

Я пригласил его в «Черный Хлеб». Место первого гитариста было свободным. Кажется, тогда ушёл Женя Немов. Первый концерт мы отыграли без репетиций в клубе JVL на Новослободской. Проба была что надо, никаких вопросов не возникло. Потом его позвали отрепетировать программу, и Омар беспрекословно приехал. Это было его вторым заметным свойством: давши слово, он его держал. Если не мог, отказывался сразу и без «может быть», «если сложится» и «не знаю даже». Репетиция была странной. Ему было неинтересно и непонятно. Больше его не звали, новые номера разучивали вчетвером, он играл в концертах со слуха. И ни разу – или почти ни разу – ничего не испортил. У Омара, помимо слуха, драйва и техники, оказалось хорошее чутье на происходящее. Если вещь была ему малоинтересна или содержала незнакомые условности, он уходил на второй план и не торчал. Но его соло в блюзах были скупы и великолепны. Отыграв квадрат или два, он восклицал «Эй», и это был сигнал запевать. Его не «наша» манера играть блюз (другая рука, он много играл в Чикаго и с чикагцами), да и сам сценический облик, своеобразный и «не местный», давали «Хлебу» очень много. Я сказал «whatever you say». Но если Crossroads в нашей аранжировке я привык считать блюзом, то Омар упрямо играл по ней виртуозные кантриевские поливы. «Омар, не мог бы ты не играть кантри?» - попросил я (как же, нарушение заявленного стиля!). «Не могу, пока бэнд так играет». Через какое-то время я перестал что-либо ему указывать, а просто получал удовольствие от исполнения кантри… Всю жизнь чему-то учишься.

Когда Омар стал исполнять сольные номера в программе, он впервые попросил меня о чём-то. Вот о чём. Поставить их на конец первого отделения. До этого он открывал второе. Что он будет играть в следующий раз, никто не знал. Омар знал сотни блюзов, соул и фанковых вещей, госпелз, песен Дилана, хитов Motown... Объявляя тональность (и это было единственной предварительной информацией), он говорил по-русски: «Си бемоль. Наверное.» Омар не исходил из ложного предположения, что чернохлебовцы знают наизусть то, что знает он. Он просто играл, надеясь, что его услышат, и его не подводили. По дороге точно и удобно указывал стоп-таймы. И налаживал аккомпанемент так, как ему было в кайф: показывал группе рукой, что надо играть тише… а теперь ещё тише… И сам играл тихо! Мне запомнятся его исполнение Amazing Graze (иногда Омар предварял номер словами: я не разделяю веры в бога, но эта вещь почему-то всегда меня трогает.) Чудесный I’ll Be Your Baby Tonight (Боб Дилан, «John Wesley Harding»). Охрененный Gimme Champaign When I’m Thirsty Мадди Уотерса. Кстати, он почему-то спел её на моей памяти только один раз, а на просьбу повторить, примерно через месяц, улыбнулся: «Ну, это очень неприличная песня». Сколько всего было в его голове! Включая классические гитарные соло, лики, риффы. Когда он первый раз сыграл хендриксовскую версию All Along The Watchtower, я обалдел и воодушевился – это было не привычное московское гитарное самовыражение, ковыряние и пиление «зато по своему», а точно и со вкусом сыгранная вещь. Как-то раз на концерте к сцене подошла пьяная девушка и заказала Let It Be. Омар сказал: а может, сыграем ей? Я отказал. Привык отказывать в таких просьбах. Теперь жалею. Это было бы классное Let It Be. Омара всегда провожали криками и аплодисментами. Он их заслуживал. Девушки смотрели на него во все глаза.

Омаровские корни непросты. Его предками по одной из линий были выходцы из Румынии и российских местечек. Полное имя пишется: Омар Эстебан Итковичи. Для понта я так и представлял его на концертах. Юра Каверкин придумал продолжение: бас гитара – Валерий Эстебан Серёгин! клавиши – Михаил Эстебан Ольшаницкий! И так далее… С приходом Омара в группе появились новые хохмы. Чего стоили одни его: «Nu chto, blyad’?» и «Eto polnii pizdets»…

Со временем у Омара образовалась собственная группа The Kingsize. Её сайдменами стали молодые екатеринбургские ребята из распавшегося Blues Doctors. Они играли блюз так, как ему нравилось. И были действительно хороши, особенно ритм-секция Васильев – Ринкевич. На мой взгляд, их полному блеску мешали весёлые жидкости. По убеждению Омара, блюз не играют всухую. Я понимаю эту точку зрению, хотя более её не разделяю. Я всегда уверенней себя чувствовал, когда он опаздывал с работы на концерт, чем когда приезжал загодя и сидел у стойки. Нашим совместным делам существование «Кингсайз» не мешало. «Хлеб» никогда не играл 24 гига в месяц, они тоже. Когда Омар уезжал в командировки (а он ездил по России и СНГ, особенно часто в Астану), мы находили замену – Валерия Гелюту, Женю Немова или Вадима Иващенко. После удачного приглашения в Москву Пера Джо и Владана Станошевича в 2005-м у нас возникла идея позвать Джона Праймера из Чикаго. Согласования заняли достаточно времени. Делами Праймера заведовала его молодая жена. Она настаивала на подписании формального контракта, где много чего требовалось от организаторов, зато было оговорено право исполнителя отказаться в любой момент от приезда «в случае конкурирующего предложения, продвигающего карьеру». Это было бы катастрофой. Щи-то посолёны. «Подписывай» - сказал Омар – «Насрать на этот контракт. Я всегда верил Джону, а Джон верил мне». Праймер приехал, выступал в Москве и в Твери. За ним последовали, с полугодичными брейками, лучшие блюзовые люди Чикаго. На звёзд калибра Бадди Гая мы не замахивались. Сначала Омар рисовал что-то вроде бизнес-плана: расходы – авиабилеты, виза, гонорары чикагца, гонорары нашим музыкантам; доходы – 4-5 гигов в неделю, по столько-то за гиг. Дело получалось. Тверь скисла и отпала, но московские клубы были полны, и по финансам выходили в ноль. Заведения не подводили, особенно «Дом-у-дороги». Есть московские музыкальные клубы, где до сих пор считают, что появиться на их сцене за копейки – великая честь для артиста. Через некоторое время спрос немного перекрывал предложение, так что переговоры с такими страшными местами, как «Ритм-н-блюз кафе» (другие не упоминаю) даже не открывали. Омаровский состав всегда аккомпанировал чёрным блюзменам. «Чёрный Хлеб» работал на разогреве, заменяя Омара другим гитаристом. А вот с Китом Данном мы играли по полной программе. Омару очень понравился Кит.

Конечно, тут были свои ухищрения, иначе концы с концами никогда бы не сошлись. Сербы, Кит Данн и Джон Праймер жили бесплатно в гостинице Московского Зоопарка. А где же ещё. Последующие чёрные артисты – в квартире Омара. Надо отдать должное его спокойной героической щедрости. Не представляю, что бы мне сказали дома в такой ситуации… не представляю, хоть убейте.

И вот ещё - он общался со всеми людьми совершенно одинаково. Неграми, русскими, аргентинцами (они тоже приезжали сюда играть блюз), богатыми, нищими, пьяными и трезвыми. В немногословной и отрешенной манере, не вызывающей в собеседнике стеснения. С ним можно было молчать часами – дар нечастый. Омар не заносился и не принижался ни разу на моих глазах. Только раз я его видел, что называется, в «ажитации». К нему домой должен был заехать Марадонна посмотреть футбол (в результате так и не приехал, но это неважно). Омар повторил эту новость два раза, сам того не заметив. Я понял, что происходит что-то неслыханное! Он сам не затевал разговоров, но хорошо отвечал на вопросы. Как-то он подвозил меня с концерта. В его машине звучала необычная музыка. Из пояснений Омара я понял, что поёт Роберто Гойенеч, по прозванию El Polako. Самый лучший певец танго, скончавшийся в начале 90-х. Пик его карьеры пришелся на 60е – 70е. Он пел песни, но сам не сочинял. Танго, как я узнал, это песня. А одноименный танец - что-то не столь достойное упоминания. Так это понимают это в Аргентине. Гойенеч пел на «лунфардо», диалекте Буэнос-Айреса, который мало понимают за его пределами. Наверное, в эти 20 минут, я узнал больше важного, чем за год. «Я видел его стариком в Буэнос-Айресе. Он ходил на футбол.»

Иногда чтобы понять нечто, приходится размышлять и сравнивать мнения. Иногда это понимание приходит само собой при взгляде на людей. Что такое профессиональный музыкант блюза? Вопрос не такой пустой, как может показаться. Приходилось видеть немало музыкантов, для которых важно быть Музыкантами. Их ключевые слова: это «профессионально (непрофессионально)» (ненужное зачеркнуть). Такой предмет гордости, напоминающий о рекламных плакатах 90-х: «Почетная профессия – водитель троллейбуса». Можно жить и зарабатывать только выступлениями и записями. Играть вместе, одновременно. Знать гармонию и прочее. Это прекрасно, но ещё не всё. К блюзу это имеет косвенное отношение. Нужен пятый элемент. Перец в супе. Как говорил Станошевич: мне плевать КАКОЙ я гитарист; смысл в том, что я блюзовый гитарист. Музыкальный профессионализм и Омар Итковичи находятся в разных сводах понятий. Сводить их подобно навинчиванию дюймовой гайки на сантиметровую резьбу. Музыканты-профи, не воспринимайте это за обиду! Все, кто прочтет этот дневник, все, кому перескажут мои слова своими словами – мастера своего дела, чувствующие блюз. Однако, без небольшого чуда это дело не живет.

Since I met you bayby, I’m a happy man. Эту строчку он часто пел. Не то чтобы «счастливый», но «счастливчик» (совсем разные типы). Так пусть с ним пребудет помощь того, в ком он сомневался и кому мы все так неаккуратно молимся.