Doors в Мякинино

Я не видел концертов рок-героев моей юности, выступавших в Москве, кроме Джетро Талл. С МакКартни, Ринго Старром, Энималз, Джо Кокером, Эриком Клэптоном как-то разминулись. Не хотелось идти в Кремль или на Красную площадь. Наверное, подспудная боязнь разочарования – я уже не тот, и они уж не те. И вдруг в начале июля, когда стояла благословенная долгожданная жара, моя дочь подарила мне билет в Крокус Сити на концет «Дорз». Плакаты в городе возвещали: «40 лет без Моррисона». Тут чувствовался параллельный смысл и глумливая нотка, дескать, вона мы сколько без… (А propos: чем не стиль – глум-рок.) Дочка видела, как я ночью смотрел по телевизору документальный фильм про «Дорз» и решила сделать мне приятное. Одна из прелестей надвигающейся старости – умные и добрые дети. Странные проиходят вещи в этой жизни. Когда дочь была в Бразилии, она подружилась с женой Тимоти Лири. Мечтаемый в юности мир: дети цветов, рок 60-х и 70-х, Вудсток, расширение сознания, Вильям Бэрроуз, Джек Керуак, Эби Хоффман, Джерри Рубин, Алан Гинсберг, Билл Грэм. И вот через 40 лет моя дочь запросто болтает с Барбарой Лири!

Сознаюсь, кроме радости, меня немедленно посетила и малодушная мысль о том, как я к 20:00 поеду в пробках по окружной дороге в Крокус Сити. Но, посмотрев карты, выяснил, что к этому крокусу ведёт, с единственной пересадкой, синяя ветка метро до Мякинино. Я припарковал машину в северном углу чугунной ограды Университета (тайное место, позволяющее обойти заторы и пересесть в метро), перешел Ломоносовский проспект, купил билет на две поездки, и красная ветка понесла меня к месту назначения. Послал СМС дочери: «На 56 рублей уже влетел.»

Под землей поглядывал на схему. Всё увиденное рифмовалось само собой. Бывают такие дни, "...и стихи стихуются сами" (Николай Глазков).

Асфальт в России повсеместно сраный,
Но как-то не влекут иные страны.

Вот синяя ветка:

Что за лето безнадежное,
Я опоздал на Молодёжную.

Настроение говно.
Мелькает в окнах в Строгино.

Положение дурацкое,
Может, смыться мне в Крылатское?

Да, славен Паганини, но
Сегодня «Дорз» трясут Мякинино.

Когда поезд вынырнул на поверхность, послал смску своей доброй знакомой, которая обозревает кино (надо признать, её маленькие рецензии – просто блеск). Оказалась, она в Вологде на киношной тусовке.

Кто ужинает с Клаудией Кардинале,
Тот острое перо хранит в пенале.

И так далее. На конечной станции встретил знакомых людей, дальше пошли вместе. К Крокусу двигалась характерная публика, юные хиппи и поклонники «Дорз», на сорок лет пережившие Моррисона. И вот мы в зале. На сцене стояла всякая аппаратура. Меня насторожили три больших гитарных комбика, скомутированных вместе. Простая примета: чем более прихотлив райдер группы, тем хуже сыграют. Ожидания, увы, не обманули. На сцену вышли Манзарек, Кригер, басист (как известно, в старину эта функция была за левой рукой клавишника), ударник и молодой певец, похожий на Джима Моррисона. Мне было интересно послушать звучание Дорз «на большом звуке». Да, Моррисона нет, но клавишник и гитарист придумали этот звук, написали ключевые песни и медитативные инструментальные пьесы. Сыграли первую вещь. Не воткнуло. «Дорзовского» звучания не было, лишь иногда, пунтиром, покалыванием! Сначала были проблемы с балансом, торчали барабаны и голос певца. Манзарек несколько раз поднимал руку и просил в микрофон – «поднимите меня!» Всегдашний вопрос, а чем люди на отстройке занимались. Но это мелочи. Потом баланс инструментов выровнялся, и стали слышны фатальные проблемы с ритмом (Манзарек и Кригер играли «не вместе» – ни друг с другом, ни с ритм-секцией). Гитара Кригера была перегружена спецэффектами, которых не было на старых записях. Кажется, он прятался за эти декорации. Вставной номер с Альбенисом на акустической гитаре, плававшей в густой подливе эха и дилея, прозвучал катастрофически. Как сказал мудрый Лёша Денисов, встреченный мной на концерте, всё это напоминало кавер-группу, играющую Дорз.

Иногда музыка в музыке – не самое главное. Я видел двоих из «Дорз», я слышал их игру. По призыву Манзарека ("ребята, чего сидите, тут нет охраны") толпа рванула из партера к сцене, тянула руки, кричала. Кого-то скинули со сцены. Как на старых черно-белых кадрах. Я был там. Спасибо дочке!

Индейская песня

Мы с племянником Алёшей (ему уже три с половиной года) живём на даче. Здесь большая компания. Но немало времени проводим вдвоём, и нам весело. Днём короткие прогулки – на детскую площадку, к лесу, выбросить мусор. Его ручка в моей руке. Мы друзья. Ему нравятся мои повадки, он очень переимчив и смеется «моим смехом», пересмешничает. Смех у меня так себе, грубый и «достойный женихов Пенелопы»… близкое мне лицо не раз корило меня, но я не верил. Так вот, через невинного ребенка, и узнаешь точно. По дороге знакомится с детьми: «Я Алёша Аглановкий. Как тебя зовут?» «Юля».

Вечером он сидит и поёт грустную песню на незнакомом языке. В ритме, слогах, их чередовании совершенная логика неизвестно откуда прилетевшего наречия.

– Алёша, что это за песня? На каком языке?

– Индейском.

Как стемнеет, мы разжигаем камин и смотрим на огонь. Алёша таскает дрова, поправляет угли помощью каминной щеточки, кочерги и совка. Он очень любит эти сверкающие инструменты на длинных латунных руках. Читаю ему на ночь Носова. Оказывается (совсем забыл), это великолепно написано. Увлекаюсь и читаю «на голоса», хотя надо бы тихо и заунывно, чтобы убаюкать мальчика. Но, как бы ни было, через 20 минут дело сделано, и Алёша засыпает. Не качнуть кровать, не скрипнуть дверью! Крадусь из его комнаты и иду на кухню смотреть глупости в телевизоре. Какое счастье, что до сих пор не сделана большая антенна, и ящик принимает, с помехами и «снегом», только 1-й, 2-й и «Домашний». Счастье не в разнообразии.

Книги

Чехов, как всегда, закончился неожиданно. С трудом, раздвигая колонии стеклянных безделушек, задвинул на полку 7-й том и достал 8-й. А там пьесы… Вот такой конец чтения «зеленого» Чехова. Значит, теперь снова лет через пять-шесть… Другие части «Авиньонского квинтета» Л. Даррелла (на первую книгу уже жаловался читателю некоторое время тому назад) пошли легче. Это дачное чтение на ночь. Прелестные страницы есть. Но есть и фатальные недостатки – обилие персонажей, теряющиеся мотивы поведения и мыслей, обрывающаяся «история» - которые не спишешь на перевод. Я уже знаю, как мне быть с Лоуренсом Дарреллом. Читать понемногу, «не вникая в эту умственность». Ещё мне дали отменный роман роман Иэна Макьюэна «Solar» («Солнечная»). Хороша штучка.

Для каждого среднего ума есть свои книги. Почему я понимаю и люблю (навскидку) О.Генри, Довлатова, Гоголя, Чехова, Достоевского, Фолкнера, но не Толстого, Голсуорси, Фицжеральда или Стерна? Почему мне мил современный писатель Алексей Иванов, но неприятен Михаил Шишкин? Массовая Устинова (как ни ужасно, подпускающая в текст скрытую рекламу лекарств), но не Агата Кристи?

Люди

Омар написал е-мейл. Он в Эквадоре… Есть шанс, что приедет к нам осенью. Самое интересное, что письмо пришло аккурат в тот момент, когда я, наконец, собрался написать Омару о наших новостях, о Пера Джо и прочей жизни. Часто думал: что же не пишу ему никак. Еще один хороший е-мейл от Гоци Майкич, боевой подруги Буды (клуб Vox, Боже ж ты мой.) Письмо с приветами от всех белградских приятелей. Как радуюсь, когда люди не теряются.

И горькие новости. Не стало Димы Хромова, моего одноклассника. Мы не дружили, но мне бесконечно жаль жизни этого молчаливого, какого-то нежного человека. Он занимался металловедением и был видным филателистом, участвовал в издании справочника по советским маркам. После Димы остались сын и дочь.

Не стало Маринки Баркас. В 76-м году мы с Борькой и женами поехали под Рузу, в мое родное Брыньково. Собирали грибы в лесу. Баркас превратил это мирное занятие в какой-то дикий театр. Изображал пса, задирающего ногу на пень. В России никогда не было человека, настолько не разбирающегося в грибах! Он честно приносил поганки и валуи, предлагая поместить их в корзины. Впрочем, не смущался отказом: «Не то? Ну ладно.» И выбрасывал гриб. Было ли всё это с нами на самом деле? Где мы – те или хоть какие-то?