За короткую майскую жару всё самое красивое, чего так долго ждали, случилось и отошло. Цветы сменились зелеными завязями. Птицы невидимы и не слышны, может быть, заняты семейной прозой. Но летние чудеса различимы. Мы приехали ночью в наш дом. Над забором ужалась Луна, неправильная сфера размером с крепкий снежок и с различимыми чертами: «Лик поющий или, может быть, удивлённый». Выпустили котов из перевозок, разложили продукты. При этом рука автоматически включает телевизор. Он всегда показывает лишние вещи, не подходящие к ситуации. Но это часть ритуала. Через полчаса я ложусь в постель, читаю Нагибина и засыпаю. Нет, «Дневник» продолжает быть интересным, когда автор подходит к моим годам и становится старше меня. Просто привык так.
Удача, если утром подкинет часов в пять. Можно спуститься вниз, выпить воды, погладить младшую кошку (она дика, но всегда откликается на моё вставание ночью и, вихляясь и отирая ножки стульев, подходит за лаской) и выйти на крыльцо. Освещение, утренний холод, тишина – всё великолепно в эти 10 минут. Потом можно снова спать. Скорее всего, что-нибудь теперь приснится.
На Троицу мы были дома втроём. И, кажется, никого больше не нужно.
В воскресенье приходят со своего основного объекта Надир и Хабиб. Они делают перила на веранде. Я снова езжу на «41-й километр», покупаю доски, столбы, пинотекс, ножовку с мелкими зубьями и шурупы разных номеров. Длинные вещи удивительным образом помещаются в мой Актион со сложенными сиденьями. Три метра наискосок – запросто. Если это тонкая раскладка или перилина. Пахнет деревом в машине, в обивку навечно въедается белая мелочь. По дороге домой останавливаюсь у маленького магазина, который по старой памяти называют «у Известий» или «Известиями», и этот топоним относится ко всем окрестностям автобусной остановки. Там работает очень славная женщина. В ней есть узбекская кровь, она очень вежлива. Мы не знакомы формально, по именам, но ей по душе мой разговор, отличающийся, может быть, от привычного в магазине. Когда-то в юности я пытался подражать народной лихости и грубости. Своего рода защита, конечно. Сейчас вспоминаю эти попытки с неловкостью. Трудно вести себя вразрез с прочитанным и принятым дома. Учтивость приглашает к подражанию и обычно не раздражает людей. Нечто вроде беседы в стихах из «Обмена разумов» Шекли («А вы не пробовали сказать это прозой?» - сказал Марвин; «А вы не пробовали спуститься на дно моря без скафандра?» - ответил Отшельник). Если в магазине никого нет, женщина делится со мной новостями, как с добрым знакомым. Она рассказывает о своем отце, недавно ушедшем, о сестрах… И мне это не в тягость. Когда мы расстаемся, она обязательно передаёт привет «вашим женщинам» (мы несколько раз заходили сюда с близким мне лицом и Верой).
В середине дня кормим рабочих обедом. Потом они работают до позднего вечера, и я их отвожу домой. По дороге говорим о погоде и автомобилях. Нормальная эксплуатация человека человеком, как и было сказано. Мы постепенно привыкаем друг к другу. Проблема миграции исчезает по мере приближения к ней.
Так назывался оркестр обитателей сумасшедшего дома, упоминаемый в книге Станислава Кондрашова «Перекрестки Америки». Мне очень нравится это название. Посмотрим, подойдёт ли оно сюда. Недавно к нам на дачу провели Интернет. Я освоил фейсбук, в котором зарегистрировался года три назад, но почти не пользовался. Просто теперь сошлись свободное время и доступная сеть. ФБ – завлекательная вещь, убивающая много времени, как и многие компьютерные занятия. Здесь целый мир, в котором достаточно вреда и пользы, иногда неясно отличимых друг от друга. Я стал понимать, почему молодые девушки весь концерт напролёт тыкают в кнопки мобильных устройств. Поражает, сколько на свете мнений и событий, совершенно тебе не нужных, и сколько близких и ценных. Здесь можно найти потерянных знакомых и узнать об их новой жизни. Увы, сколько разочарований… Приятель с 70-х, пьяница, гитарист и автор смешных песен ведёт мрачную проукраинскую страничку, состоящую из одних перепечаток самого упёртого свойства. Ну скажи хоть сам что-нибудь! Через несколько дней эта система начала мне мешать. Я никак не мог взяться за очередную запись в этот дневник, вся энергия расходилось в пространство. В фейсбуке ведется обильная переписка, как в 18-м веке. Ты написал – тебе ответили. Пригласили, отметили «нравится», перепостили… (как мне, кстати, не нравится этот сетевой жаргон). Нечто противоположное старому принципу – «Живи незаметно». Становится понятно, что мой «официальный сайт» – устаревшая форма, но это даже хорошо. Он скрыт в толпе танцующих. В гостевую книгу пишут самые дорогие друзья, чтобы поздравить с днем рождения, и иногда влетают назойливые переносчики рекламы. Обратной связи нет, пока читатель не скажет или не напишет письмо.
На день рождения мой друг, московский гитарист, подарил мне полное собрание англиканских церковных гимнов. «Я спиздил эту книгу в церкви», – сказал он и улыбнулся особенным образом, как умеет только он и, может быть, один джентльмен по имени Peetie Wheatstraw. Прости, Господи! Я соучастник. И это был самый блюзовый подарок из всех, что я получил за свою жизнь. Накануне мы собрались в «Би Би Кинге» и устроили джем – «Чёрный Хлеб» и друзья. Славно провели время! Дары были принесены до наступления полуночи, отчеркивающей 22-е от 23-го июня, но к чему счёты. У нас свои чудачества.
Недавно прочёл книгу Владика Туголукова. Мы были друзьями с юности. В 1973-м, когда родители уехали в Коктебель, в нашу квартиру на Ломоносовском стали заходить друзья и друзья друзей. Однажды брат открыл дверь на короткий звонок. Перед ним стоял совершенно незнакомый чувак с хайром, одетый в макси-пальто. Не говоря ни слова, он достал бутылку портвейна и протянул брату. И был немедленно допущен. Но это не был Владик. Имя того чувака осталось неизвестным. Владика привёл в гости Вадим Голутвин. Они уселись на кухне и играли на двух гитарах греческую песню, помнится, «Милисену». Владик был худой, тонкокостный, чуть ли не просвечивающий, со шкиперской бородкой. Даже зубы у него были полупрозрачные, как минералы. Под конец месяца у нас уже жила небольшая колония. Туголуков зашел всего пару раз. Но этого было достаточно, чтобы подружиться. Потом наши дороги разошлись, мы снова увиделись через 30 лет. Владик изменился, как и все мы. Ещё более тощий и субтильный, и беззубый. Он подрабатывал пением в православных храмах. При этом исповедовал буддизм, слушал учителей из Тибета, ездил на школы, много читал. Не помню, чтобы он говорил хоть что-то, похожее на проповедь. Он тепло и откровенно беседовал со мной и моим братом о простых вещах, как бы оставаясь в себе. Мы стали встречаться на джемах в «Вудстоке» (2003 или 2004 год). Однажды Владик принёс две пустые бутылки из-под пива, на 0,5 и 0,3 л. При поочерёдном дутье под углом к горлышку, они издавали ноты ми и ля. Эолова арфа в медленном блюзе. Это было замечательно. Как-то Владик заметил, что моя гитара, ровесница нашего приятельства, расклеилась. Приехал ко мне домой, залил в щели клей ПВА и стянул корпус плоской бельевой веревкой. Через день инструмент был на ходу. Между нашими встречами проходили недели и месяцы, и я не беспокоился. Он был такой человек, который появится снова. В 2010-м мне позвонил Саша Братецкий и сказал, что Владика больше нет.
С его дочерью Аней Туголуковой мы познакомились через фейсбук. Встретились на станции метро Библиотека им. Ленина, постояли на мостике. Аня подарила мне книгу стихов и заметок Владика. Вечером стал читать, начиная с прозы, и чтение увлекло меня. Медитативные повествования о детстве – мальчик спрятался среди камышей и увлёкся созерцанием воды, растений, птиц, так что бабушка не могла его дозваться, о старой даче в Покровке, которую надо ремонтировать (просел угол фундамента), разбирать старый хлам, связки газет, коробки с гвоздями и крепежом... Или вот это: «…с детства ни к театру, ни к художественному или к документальному кино интереса не испытывал. Был единственный, правда, киноэпизод, который я по достоинству оценил, – это несколько секунд начала киножурнала «Хроника дня». А именно, когда играет торжественная музыка, и на экране наплывают часы Спасской башни Московского Кремля. Часы становятся размером во весь экран и вот, когда на них слегка наискосок появляется белая надпись «Хроника дня», то можно спокойно вставать и уходить. Кайф словлен. Это особенно приятно было смотреть в кинотеатре «Хроника», который был в доме на углу Сретенки и Сретенского бульвара. Сейчас этого кинотеатра нет. А жаль, я бы с большим удовольствием сходил посмотреть это вступление. В нём было что-то ПОДЛИННОЕ. Возможно, на автора в этот момент нашло какое-то гениальное озарение».
Владислав Туголуков. 14 мая 1951 – 23 мая 2010 Заметки, стихи, музыка, фотографии.