День победы в последние годы сопровождается настойчивым выражением противоположных точек зрения в обществе. В либеральной среде (название условное) говорят о «победобесии» и узурпации праздника властью, о непомерной цене победы и необходимости покаяться. Почему же не согласен с таким взглядом? Попытаюсь вспомнить. Что ж, я принадлежу к этой части общества «по крови». Я вырос в интеллигентной семье и в юности был более «левым» (так это тогда называлось), чем мои родители. Помню, как в разговоре с Борей Баркасом, моим однокурсником, я сказал – в этой войне для нашей страны было больше позора, чем славы. Как и в нынешние дни, в 70-е годы взгляд на войну был значком «свой-чужой», отражающим отношение к тогдашней власти. Но тут всё непросто. Мои родители и их друзья, которых я всегда уважал, противостояли официозу, но их взгляды были более сдержанными и никак не «революционными». Отец однажды сказал мне, что советское общество может быть изменено только путем медленных эволюционных преобразований. При чем тут праздник победы, спросит нетерпеливый читатель? Погодите, у меня быстро не получится.
В 70-е вышли романы Ивана Шевцова, над которыми мы потешались. В них автор поносил гнилую интеллигенцию и прославлял армию и вождей СССР. Как-то раз в доме родителей собрались гости, и среди них мой дядя Изя, двоюродный брат отца. Он был рядовым артиллеристом на Невском пятачке. И я сказал при нем – «ну, эти шевцовские фронтовички…»
Дядя Изя меня очень любил и никогда бы не одернул слишком заметно. В тот раз он просто тихо сказал: «Ну, ты так не говори…» Мне стало невероятно стыдно. Помню это острое чувство до сих пор. Это как иммунная реакция, ничего не могу с этим поделать. Может быть, именно поэтому слово «победобесие» мне кажется гадким… И я без неприязни смотрю на парад 9 мая, шествие Бессмертного полка и фотографии детей в пилотках. Пусть помнят. Хотят так – что ж, имеют полное право. И к милитаризму это никакого отношения не имеет.
Дядя Изя был блестящим рассказчиком и острословом, но его рассказы об армии и войне касались более смешных эпизодов. Только однажды он обмолвился, что после немецкого обстрела очнулся, а все его товарищи лежали вокруг мертвые. И ещё, в другой раз – что при обороне Ленинграда самым страшным был не страх смерти, а постоянное чувство голода.
Ну конечно, скажет кто-то – эти воспоминания только подтверждают концепцию победобесия. Одно дело фронтовики, а другое – спекуляции власти на патриотизме и Великой отечественной войне. И так далее.
Наверное, я плохо объяснил.