Дневник

Октябрь 2005

Погода ещё держалась в полном здравии, но вдруг, при ярком солнце, разом посыпались желтые листья с деревьев. Треснуло стекло на телефоне, ночью смяли бок машины. На вторник 3 октября было назначено прощание со Станиславом Васильевичем, одним из старейших сотрудников нашей кафедры. В субботу 1-го числа ездил за венком и лентой на Востряковское, в багажнике так и лежало всё вместе: гитара, венок, маленький усилитель. Вечером того же дня играли на годовщине "Дома-у-дороги".

И вот тяжелое. 30 сентября умер Сережа Старостин, мой дорогой друг со старых времен. Он перенес Сергей Старостиннезамеченный инфаркт, образовалась аневризма, с которой жил ещё год. Говорили, это невероятно, при его образе жизни, непомерной работе, переездах. В пятницу он прочёл лекцию в РГГУ, потом сказал, что неважно себя чувствует и потерял сознание. Хоронили 4-го, во вторник. В Ново-Косинском крематории собралось множество людей проводить, большей частью лингвисты, сотрудники академических институтов и РГГУ, где Серёжа работал последние годы, ученики его школы. Сто или больше человек, молодых и старых, казались покинутыми детьми. Никто даже толком не мог слово из себя выдавить. "Сия утрата не из числа тех, которые внезапно пресекают и поглощают в себе непосредственное дествие на современные события, на лица и отношения окружающего мира. Смерть его оставляет всё и всех в том же виде и положении, как и при жизни его." (из очерка Вяземского о князе Петре Борисовиче Козловском). Тут не так. На похоронах обычны слова о "невосполнимой утрате". Тут обычные слова становятся правдой. Да, смерть Серёжи пресекает и поглощает... С его уходом закрывается целое направление, школа лингвистики. Заменить его некем. Лет двадцать назад он как-то сказал мне: "Старик, представь себе: через сто лет нас никто и не вспомнит." Я ему напомнил эти слова недавно. Он улыбнулся: "Нет, пожалуй, вспомнят всё-таки." Его след в науке именно такой, на столетия. Последнее время мы созванивались и виделись нечасто, хорошо если два раза в год - я заезжал к ним домой, мы ужинали, выпивали, болтали, играли в "Диггера" (его и моя самая любимая компьютерная игра). Повидались в августе последний раз. Он проводил меня, заодно вывел свою собаку (нас переживают состарившиеся близкие существа и изношенные вещи). Закурил на улице. Посетовал, что молодые ребята малоинициативны, не приспособлены к научному риску. Потом протянул мне руку "по-старостински", с каким-то особым плавным замахом, изогнутым жестом... "Ну, давай, Лёшка."

Вспоминаю Серёжу. Есть такая книжка, "Истории Ляо-Чжая о людях необычайных" (в переводе Алексеева, 1937 или 38 год). Старостин был "человек необычайный". И обладавший полным спокойствием к тому впечатлению, которое производит. "Мы не снобы" - была его фраза, вошедшая вечной цитатой в устный эпос 70-х. Фраза сопровождала протирание рукавом лонг-плэя "Битлз", прежде чем поставить его на простенький советский проигрыватель с безжалостно тяжким звукоснимателем. Сейчас ценность "фирменного" винилового диска может показаться непонятной. Поясню: диски были сакральными предметами. Их трогали осторожно, словно изображения божков, берегли картонные обложки, винил протирали бархоткой и крутили только для того, чтобы переписать на бобину. А Серёжа слушал диски с друзьями. "Битлз", битловские сольники, "Роллинг Стоунз", "Кинкс" он знал досконально. "У МакКартни музыка цветная и сладкая, у Леннона - чёрно-белая" - так, припоминаю, он сравнивал Ram и Plastic Ohno Band. Он носил протёртые до дыр джинсы (одежда по тем временам достойная и престижная), но заплаты на них были сделаны не из джинсы, а из веселой материи в горошек (а вот это уже было неслыханно!) И эти джинсы, и "протирание рукавом" - не были фигурой эпатажа. От театрального жеста Старостин был очень далёк. Это было видно в телепередаче этого года "Школа злословия", где Серёжа смотрелся как братец Кролик в меховом магазине. В 70-е мы часто собирались у Старостиных на Пролетарской (они с Таней рано обосновались отдельной семьей в "двушке" - блаженное место сборов "без взрослых"). Мы много слушали музыки, танцевали, пили. Старостин выпивал со всеми, но никогда не пил много. В какой-то момент просил сделать "чуть потише" и уходил заниматься со своими карточками и иероглифами в смежную комнатку.
В те времена религиозные поиски, религиозная духовность были интересны (и запретны). Он был не религиозен, лишен кайфа экзальтации, что ли. "Завидую я тебе - я все эти тексты могу рассматривать только как лингвист."- так он отреагировал на мой восторженный рассказ о прочитанных "Записках из хижины Великое в малом" (или "Дхаммападе", или "Жизнеописании Рамакришны"). Его близкий друг Саша Лерман, персона тоже необычайная, но "блестящая" - лингвист, рок-певец, композитор, автор прозы и стихов, эмигрант, профессор-русист одного из американских университетов. Сочувствуя всем его делам, Старостин (необычайно нежно относившийся к близким друзьям) посмеивался только над одним свойством Лермана: его глубоким погружениям в религию в сочетании с периодичной сменой конфессий.
Он приятельствовал с полуподпольным бомондом 70-х, Градским, "Скоморохами", с западными корреспондентами и нашими диссидентами, в более поздние времена с известными литераторами (Приговым, Толстой). Но - "только сделайте чуть потише". И - садиться за карточки...

Снова ясно и солнечно, но уже холодно. Пахнет дымом. Вёл машину дворами за 11-й школой, около моего старого дома объехал лежавшее на асфальте яблоко.

Как сейчас вижу эту сцену: мы пляшем под "Битлз", Старостин закрывает глаза, закусывает нижнюю губу, улыбается и тихо приговаривает: "Это кайф." И всё умеренно как-то... Правда, он рассказывал мне, что на военных сборах они, студенты филфака (весь месяц писавшие протоколы допросов "вероятного противника": "полковник Хендрикс показал, что..."), должны были промаршировать мимо трибуны с военными чинами и крикнуть "ура". И вот в этот момент, говорил Серёжа, "я испытал невероятный восторг - оттого, что все вместе идём и кричим". Не было человека, более далекого от спорта, драки, лихости и физического риска. Но, похоже, и напугать его было непросто. Как-то наша компания отмечала Новый Год (1975-й?) в той же квартире на Пролетарской. Часа в два уселись на лестнице с гитарами и бутылками, и тут у нас вышел конфликт с двумя местными людьми. Один из них почему-то настаивал, чтобы мы ушли. Для убедительности он взял за рубашку Сашу Лермана. Кончилось тем, что мы его спустили с лестницы. Инициатором был я. Как же, третий разряд по самбо. На следующий день пришла делегация разбираться. Это был пятиэтажный пролетарский дом. Честно говоря, мне стало очень неприятно. Может, и другие почувствовали себя не лучше. Кто-то даже предложил не открывать дверь и вызвать милицию, и это не была одна из дам... Мы вышли, долго говорили, с повторами и глупостями. Покончили миром и даже выпили водки. Но вот кто совершенно по видимости не нервничал, это Серёжа. О.Генри писал об одной своей героине, что она была "человек-помост" (мир держится на трех китах, но на чем-то надо стоять и китам). А Серёжа Старостин был как графитовый стержень в реакторе.

Как это Бог попустил? Почему так надо было? Ну вот, начнем с начала, с давно прочитанного, уясненного, пройденного, что любой верующий немедля и убедительно объяснит. Я доводы знаю, и верю ещё, насколько получается, но как-то машинально, а в голову и в сердце никак не лезет! Всё-таки - почему мой отец ушел в 62? почему в 52 - Серёжа Старостин и Юра Нейфах (о. Георгий, построивший храм в Курчатове)?

"Меня только и тянут к себе мертвые. С ними я ещё кое-как жив; с вами я совершенно мертв" (П.А. Вяземский - А.И. Тургеневу, 26 июня 1841).

13 мая 2005

Сереж, привет,

Как ты ? У нас отшумели праздники, погода мокра, на душе довольно весело. Помнишь, как-то раз я тебе цитировал слова блюза Mean Old Frisco, где упоминается твой Santa Fe:

Well, that mean old, mean old Frisco,
And that low down Santa Fe
Well it carried my baby away, and it's blown right back on me

Ты еще удивлялся - какой там "low down", Санта Фе высоко в горах. Так вот, эти слова просто обозначают железнодорожные ветки или поезда. Такие вот они подлые, увезли мою женщину... Mean и low down - синонимы.

Когда приедешь?

Наташе поклон.

Твой Лёша