Дневник

Май, май, май

У нас в отчем доме всегда были в ходу смешные переделки советских песен, стихов и заглавий. «Эх, хорошо в стране советской жить!» (муз. И. Дунаевского, сл. В. Шмидтгофа) - мой папа декламировал так: «Ох, хорошо в стране…», хватался за бока, изображая комическое страдание, и сразу начинал смеяться. И я за ним. Домашнее диссидентство! Оно касалось всего, что нас окружало. Но только не Дня Победы. Мы уважали этот праздник.

Сейчас осталось только два человека из круга друзей семьи, которые воевали за нас. Только двое, которых надо поздравить.

Ежегодно под 9-е мая по телевизору показывают сюжет, повторяющийся, как скверный сон: ветеран войны живет в разрушающемся доме, вода за два квартала на колонке, «а силы-то не те уже, таскать». Каждый год новый старик удаляется в кадре с двумя пустыми бутылками из-под воды «Шишкин лес». После 9-го не показывают ни этого фронтовика, ни прошлогоднего, ни тающую молчаливую очередь за квартирами. Тающую по естественной убыли. И вот ведь что, в работе государства участвуют не упыри, а вроде люди как люди. Они это не со зла ведь. Просто им некогда. Зато Штирлица раскрасили. Уже другие люди. Были увлечены, старались. Грандиозный парад в честь Победы, руководят еще третьи люди. Репетируют несколько раз, перекрывают движение в центре. Близкое мне лицо выезжает поздно вечером с работы. Ленинградка в центр потихоньку движется. Они с подругой покупаются на это и два часа едут в кристаллизующемся заторе с Войковской до Белорусской. Съезды на Третье кольцо закрыты грузовиками. Зачем? Войско-то в центре. На площади Белорусского вокзала гаишники разворачивают весь машинный ад в сторону области… Как командовали войной, не считая людей, так и репетируют парады.

Стоп, какой из меня сатирик. Радоваться надо. Май, весна, долгожданное тепло. На заправке «Татнефть» мне дали георгиевскую ленточку и сложенную в солдатский «треугольник» листовку с основными датами Великой Отечественной. Да, с логотипом компании. Но все равно приятно. И парад хорошо прошел.

В Москве ужасная зубная щетка, на даче – хорошая. Это минус и плюс, меня тянет, как железное пёрышко, за кольцевую дорогу. Живу за городом с «майских» до 11-го числа. К нам приходит Володя-молочник (так он представляется по телефону, хотя звонит редко, а не отвечает никогда). В который раз удивляюсь этому человеку. Он в состоянии одновременно, быстро и плодотворно поддерживать беседу с несколькими людьми. Со мной – играет словами, отменно шутит, цитирует книжки. Наш разговор более всего напоминает мне студенческий и хипповый трёп 70-х. Параллельно, без видимых пауз, словно фехтуя с несколькими соперниками, он говорит с моими близкими о погоде, растениях, птицах, кошках… Оставляет молоко и творог, забирает стеклянные банки для сметаны и собирается уходить.

«Вот отмечался в третью неделю по Пасхе день святых жен-мироносиц. В тот же день вспоминают праведных Иосифа Аримафейского и Никодима, но как-то маловато их вспоминают. Всё заслоняют жены-мироносицы! Просто обидно, до некоторой степени, становится за Иосифа и Никодима.» Так говорит Владимир, который служит дьяконом в щаповском храме. В глазах его пролетает пулькой школьная шалость. Настоящее мастерство.

В субботу 16-го у «Чёрного Хлеба» полуночный гиг в Jazz Town. Загодя приезжаю домой, собираюсь. Время есть, заезжаю в «Дом-у-дороги» послушать казанскую группу «Листья травы». На сцене гитарное трио, но играют в сидячем варианте. Судя по двум вещам, которые удалось услышать, они отлично сыграны и очень ритмичны. Солист – приятный хипповый парень. Он объявляет: «Wild thing, ну, в общем Хендрикс». Мне пора в клуб. Наш гиг проходит с большим подъемом. Видно, день такой.

Меня на работе навещает Олег Углов, ближайший друг Серёги Бека. Олег три года провёл послушником в Оптиной пустыни. Недавно вышел из монастыря, вернулся в Москву, работает аквариумистом в магазине на Мичуринском. Мы сидим за чаем и разговариваем о Боге, о жизни, о монастырях, об алкоголе. Никуда не торопимся. Как давно не случалось таких разговоров.

Были на выставке Аллы Киреевой в галерее «Артефакт» на Пречистенке. В юности Алла Борисовна была балериной, потом литературным критиком. Рисовать на компьютере начала в 70 лет, не имея ровно никаких ремесленных задатков и обучаясь самостоятельно. «Мы все – самоучки» - как говорит один из героев «Колыбели для кошки» Воннегута. Нарисованные Киреевой файлы (всего около тысячи) были выведены машиной на холстовую печать акриловыми красками и лаком (меньше 60-ти). И вот выставка. Сама автор не относится к своему художеству серьёзно. Но мне очень понравились эти работы, и я их до сих пор вспоминаю. Фантастические пейзажи, рисунки странных животных, портреты (в том числе озорной и трогательный портрет Пушкина). Такой «кислотный примитивизм», и как клёво! Свой глаз, своя рука. Чувство цвета и парадоксальное владение формой (повторю: нигде не училась). Эти картины-файлы могут стать и полотнами в каком-то авангардном жилье, вроде дома Майлза Дэвиса в Нью-Йорке, и обложками музыкальных альбомов, и постерами, и Бог весть чем, в прикладной или фундаментальной художественной сферах. Дальше, как всегда, всё зависит от того, войдут ли они в моду, как и что о них заговорят.

Откуда вдруг вот это берётся – жах, и дар. Как в рассказе Набокова «Ultima Thule». Неизвестно в какой срок жизни пришлют, непонятно, по какому жребию одарят именно эту, не другую, не другого (более достойных, может быть, с точки зрения верности служения и затраченных усилий).