Саша Лерман

10 октября во сне ушел Саша Лерман. Я узнал о его кончине через две недели. В 75 году он эмигрировал, постоянно жил в Америке, окончил аспирантуру Йельского университета, последние годы преподавал как профессор-русист в Университете штата Делавэр. Первый раз я увидел его в 71-м. Мой приятель Боря Баркас привел меня на концерт «Скоморохов» в патентной библиотеке на Бережковской набережной. Я бесконечно слушал на бобинах Битлз, Роллингов, Криденс, Лед Зеппелин, менялся дисками, но на живой концерт рок-группы попал в первый раз. В библиотеке встречали Новый год. Антураж был примерно такой, как в кино «С легким паром», какие-то чёрно-белые гирлянды на шкафах, нарядные девушки… В фойе группа разгружала аппарат и барабаны, мы с Борей схватили какие-то колонки и таким образом проникли внутрь. Музыканты мне показались полубогами ещё до того, как начали играть. Там был Юрий Фокин (ударные), Юрий Шахназаров (бас), Саша Лерман (клавиши), Градский (лид-вокал и гитара). Когда они заиграли, я улетел… до сих пор в этом состоянии и нахожусь. Это была лучшая группа Москвы и СССР на тот момент. Они пели хиты на английском («Georgia» в исполнении Градского и «Ruby Tuesday» - Лермана, как сейчас вспоминается, звучали совершенно) и собственные вещи («Ты по этой лестнице» - Лерман, стихи Баркаса).

Саша Лерман был высоким, красивым и талантливым. Вместе с Сережей Старостиным он победил на Всесоюзной лингвистической олимпиаде. Потом профессионально занимался языками почти всю жизнь (можно сказать, с перерывами на музыку). Они переписывались с Серёжей, используя разные нетривиальные языки. Одно время, помню, на польском. Как-то раз Старостин получил от Лермана письмо, уже из Америки, на английском. «Чего это он мне по-английски пишет?» - недоумевал Старостин, - «Написал бы уж тогда по-русски». Но лингвистикой дарования Лермана не исчерпывались. Он закончил Гнесинское по классу виолончели. Классикой, кажется, потом не занимался. Играл в рок-группах «Ветры перемен», «Скоморохи», «Аракс», потом в вокально-инструментальный ансамблях «Веселые Ребята» и «Добры Молодцы». Из-за 15-секундной сцены, где звучала песня «Мемуары» в исполнении «Аракса» и Лермана, знающие люди ходили на кинофильм «Афоня» по несколько раз. Популярность его была огромна, хоть и в узком кругу. Так бывает. Когда мои родители уехали в сентябре 72-го года в Коктебель, наша квартира превратилась в настоящий флэт – на целый месяц. Лерман пришел на огонёк с будущей женой Леной. Он сидел в «детской» на полу и пел под гитару…

Про петрушек он пел, 
Про веселый базар,
Но о том, что хотел,
Никому не сказал 

На кухне в этот момент пили портвейн, в ванной – водку, в кабинете моего папы слушали Led Zeppelin II на моно-магнитофоне и танцевали. Пьяных, как ни странно, не было. Раздался звонок. Я открыл дверь. Там стоял незнакомый чувак с длинным хайром в длинном пальто. Он молча распахнул пальто и протянул бутылку портвейна. «Заходи» - сказал я. Это было похоже на времена студии Энди Уорхолла.

Лерман так расчувствовался, что уединился с Ленкой в спальне. Она потом говорила: «Хм, до дома не мог дотерпеть». Но любовь на флэту была завершением художественного жеста. Это был тогдашний Лерман, а другого я почти и не знаю… Рассказывали (а тогда все время ходили такие истории из жизни героев), что после любовного события с какой-то дамой Саша Лерман мечтательно сказал: «Хорошо бы сейчас выпить стаканчик хересу…» Это был домашний театр. Всё время.

Когда Баркас постригся (обычная история, военная кафедра Биофака), у него от всего хайра остался невероятный курчавый чуб, стоявший на лбу, как клуб дыма. «Ну вот, Боря, ты стал похож на попугая. Что-то глубоко студенческое. Такой молодой, подающий надежды попугай».

Лерман с Баркасом сочиняли серии стишков, столь же странных, сколь и неприличных. Запомнилась серия «про жопу».

На бульваре в Конотопе
Целовал я ручки жопе.

О педерасты!
Сидя в окопах,
Вы позабудете думать о жопах.

Чёрно-белая зима начала 70-х. Втроем слушали музыку в квартире у Лермана (где-то в районе Теплого стана). Это был «Passion play» JethroTull, мы обожали эту группу. В одном месте (а запись на этом диске и предыдущем талловском, «Thick as a brick», сплошная, без разбиения на номера) возникла пауза, воздух, и там две ноты… и повтор… И Лерман сказал: «Сияние…» Я помню папу и маму Саши, интеллигентных и славных. Саша был очень похож на отца, Анатолия… никогда не могу запомнить отчества людей.

Сейчас часто слышишь: «В этой стране». Это, конечно, безграмотная калька с английского, где «in this country» значит просто-напросто – в нашей стране. Но Лерман не смог остаться именно «в этой стране». Он решил навсегда уехать после того, как на гастролях «Весёлых» в Калининграде увидел пьяницу, который мочился на могилу Канта.

Лерман приезжал через много лет и записывал в Москве альбомы с группой «СВ». Я увидел и услышал его на дне рождения Вадика Голутвина на базе «Аракса». Он пел старое, «Ты по этой лестнице», «Летучего Голландца», «Скомороха». Стоявший у стойки бара Старуха Изергиль, уже в состоянии эйфории, сказал одну вещь, которую никогда не забуду: «Музыка Лермана идёт не от рока, блюза, кантри, как пытались делать все наши. Корни – у Мусоргского, Бородина.» Точно! Мудрый Старуха объяснил словами то, что чувствовал я сам, не понимая, в чем особенность лермановских песен. В последний приезд Лерман с друзьями пришли послушать «Чёрный Хлеб» в «Бибик». После антракта Саша взял мою электрику и спел одну из своих новых песен. Она была на русском. Там рифмовались «оппоссум» и «обоссан», лингвистика, конечно, чистой воды. Это было затейливо, странно. И здорово. Лерман многого не закончил, но не мог сделать ничего вульгарного.

Он написал песни, лингвистические статьи, роман и книгу стихов. Роман я очень хотел прочесть. Написал Лерману по е-мейлу. «Ну конечно, Лёша, пришлю или книжку, или текст. Давай не теряться. Ведь я тебя люблю».